Кузбасс: на-гора и в горы!

– Этот тур готовился в 2019 году, инициатор маршрута – Агентство по туризму Кузбасса, которое работает с конца 2018 года. Стали нужны какие-то экскурсионные маршруты, а существующих было совсем немного, никто не знал об экскурсионном потенциале Кузбасса. Мы посмотрели требования к брендовому маршруту Ростуризма, попытались собрать что-то у своих операторов, но ни один не соответствовал формальным требованиям Ростуризма. И тогда мы решили сами разработать этот маршрут: пригласили экспертов, а это люди с большим уровнем насмотренности. Они приехали и сказали: «Это есть там, это здесь, а это пойдет». В итоге мы убрали всякие местечковые вещи, которые есть в любом регионе, и распределили достопримечательности региона на несколько дней. Хотели рассказать о Кузбассе как новом направлении туризма.

– Расскажите о вашей роли в подготовке маршрута.

– К созданию тура причастны очень-очень многие. Я куратор проекта, с нами работают шесть операторов. Когда проектировали маршрут, во многом ориентировались на взгляд на наш регион со стороны. Меня воодушевляет реакция туристов на увиденное, в отзывах даже звучат такие фразы, что Кузбасс – это туристический Клондайк. Хотелось бы, чтобы об этом знало как можно больше людей.

– У вас есть любимый кусочек маршрута?

– Маршрут как раз «соткан» именно из тех кусочков, которые люблю. Горжусь экскурсиями на угольный разрез. Мы впервые сделали их для туристских групп, ведь многие объекты промышленного туризма в качестве туристов видят, прежде всего, группы профориентации школьников, студентов, а о настоящих взрослых туристах речи не идет, для них мы всего лишь какие-то третьи лица: пришли на наше предприятие, мешают нам работать. У нас же есть соглашение, и туроператор не переживает, примет их предприятие или не примет. Есть четкие даты, на которые на два года вперед запланированы экскурсии, и все к ним готовы. Считаю, что это такой наш шажочек маленький вперед в развитии именно экскурсионного и промышленного туризма здесь, в Кузбассе.

И второй момент, который для меня важен: этнические программы. Они делались с нуля, мы старались донести до творческой интеллигенции, что знания о ремеслах, культуре интересны для туристов. Например, увидела картины Любови Никитовны и влюбилась. А потом мы сделали сувенир на маршруте: открытки на основе ее картин, это наш совместный проект. А потом ее заметил и бизнес, стали приглашать делать творческие вечера, мастер-классы. Она стала лицом Горной Шории.

– Какие места вы особенно хотите показать гостям?

– Заповедник «Томская писаница» – красивое место и современный музей на берегу Томи: более 100 гектаров, большой парк, для осмотра доступна скала с более чем 300 древними рисунками, расположенными на уровне глаз. Это шедевр наскальной живописи, потому что найдены и другие писаницы, которые как бы были черновиками. Но ученые обнаружили, что там люди учились, а сюда они уже приходили делать красивые рисунки. Есть там и лось, и сова – символ «Томской писаницы», охотник на лыжах, шаман, маски духов.

В парке много интерактива: добыть огонь древним способом, сделать копии наскальных рисунков. Есть и экспозиция про шорский народ: в музей из шорских улусов привезены для туристов настоящие этнические постройки.

На площадке «Томской писаницы» также проходит много разных событий, моё любимое – «Симфоночь», когда на берегу реки выстраивается сцена, формируются сиденья из сена, звук отражается от реки, и всю ночь люди слушают симфоническую музыку.

А вечером, как вариант, мы задумали показывать спектакль театра «Ложа», который основан в 1991 году Евгением Гришковцом. У театра интересный стиль, и в 1998 году они выпустили спектакль, который назывался «Угольный бассейн». Это первый в России спектакль, который был поставлен в технике «вербатим». Актеры специально уезжали на неделю в шахтерский поселок, неделю там пили водку и записывали, что люди говорят. В спектакль вошли реальные диалоги и монологи. Мы планируем восстанавливать этот спектакль, потому что интересная история получилась. Сейчас пока что это выглядит как творческая встреча: рассказываем про театр и слушаем небольшие такие отрывки типа скетчей.

Прекрасен Новокузнецк, самый старый город Кузбасса, ему более 400 лет. Город претендует на статус столичного в нашем регионе. Он немного похож на Питер - в нем высокие серые дома с колоннами. В рамках тура мы делаем два акцента: на индустриальную историю города и влияние на современную архитектуру. Изучаем историю строительства Кузнецкого металлургического комбината, героическую стройку. «Я знаю, город будет, / Я знаю, саду цвесть , / Kогда такие люди / В стране Советской есть», - так писал Маяковский про строительство Кузнецкостроя.

В основе экскурсии – драматическая история строительства тоннеля по территории Кузнецкого металлургического комбината, когда были приложены героические и титанические усилия для его строительства, а оказалось, что все это имело смысл очень недолго. Часть верхней колонии потеряла значение, и тоннелю стало нечего соединять. Мы посещаем этот исторический объект, как и Дом-музей Достоевского.

Достоевский в Кузнецке венчался. В Сибири же пробыл около 10 лет – сначала это была каторга, потом служба. В Новокузнецк приезжал трижды, и каждый раз преодолевал огромные сибирские расстояния для того, чтобы встретиться с любимой женщиной. Здесь жила его будущая супруга, Мария Исаева. Экскурсия по музею была создана специалистами музейного проектирования из Санкт-Петербурга, она частично театрализована, идет от первого лица, экскурсоводы пытаются передать эмоции исторических персонажей.

– В чем особенность этого тура?

– В нем соединены разные темы, свойственные именно Кузбассу. Не очень люблю слово «уникальный», но оно реально отражает то, что есть. Автономная индустриальная колония «Кузбасс» (АИК) – это то, чего нигде больше не было ни до, ни после. Единственная такая мировая практика! Угольный разрез тоже, наверное, не в каждом регионе вы можете посетить. Динозавры тоже есть не везде, тем более, есть люди, которые ведут раскопки и сами показывают вам результаты своего труда.  

– Я из Таштагола, но никогда особо не была лыжницей, даже когда училась в школе. Окончила музыкальную школу по классу фортепиано, потом училась в Томском государственном университете по специальности «Туризм» и вернулась домой. В Шерегеше в 1991 году было всего всего два домика, где можно было остановиться, и два бугельных подъемника. В 2000 году появился первый кресельный подъемник. Сейчас у нас 19 канатных дорог и более 20 отелей на 2500 гостиничных мест. И это без частного сектора! По всей стране работают представители нашей фирмы, которые продают Шерегеш и Горную Шорию и работают со всей инфраструктурой курорта.

Шерегеш задействован в нескольких брендовых маршрутах. Туристам мы рассказывает про природу и этнические особенности Горной Шории, поднимаемся на гору по канатной дороге, знакомим с культурой шорского народа, рассказываем о синкретизме шорцев: они до сих верят в шаманистскую религию (тэнгрианство) и в то же время приняли православие.

– Как выстраиваете работу?

– Мы семьями летом и осенью ходим по горам, все маршруты тестируем на себе. Дог-трекинг тоже вначале на себе опробовали – смотрели, как собака с ребенком себя ведет. Кстати, собаки очень хорошо помогают подниматься в гору, а на спуске ее нужно контролировать.

Летом у туристов здесь много вариантов активно провести время: сплавы, прогулки на горных лодках, открытые бассейны, ловля горной форели. Летний туризм всегда здесь был развит, он даже старше, чем горнолыжный. В двух часах езды от Шерегеша много природных достопримечательностей, сюда специально приезжают бердвотчеры. За одну двухчасовую экскурсию по реке можно увидеть черного аиста – символ нашего национального парка, журавля-красавку, цапель, бакланов, уток. Из мелких животных – пищуху, белочек, кедровок. Птицы-кедровки вообще постоянно гуляют у торговых рядов, караулят еду. Животных много в округе, например, в апреле вот медведя спугнула – его видели после того, как я с собакой мимо прошла. Но мы не боимся тайги, мы же здесь выросли. Уважение есть, да. А страха нет.

– А какое у вас здесь любимое место?

– Гора Мустаг и скалы-останцы «верблюды», расположенные на склоне горы Курган. Мы с семьёй каждый год возвращаемся сюда. Но даже живя здесь постоянно, каждый год обнаруживаю новые локации. Что уж говорить о туристах – их здесь ждет столько открытий! 

– Какие у вас отношения с вашим персонажем в постановке «Четвертая группа»? Как вы относитесь к этой истории в целом?

– Мой персонаж – реальный человек, звали его Дирк Шерменхом. Это голландский инженер, который приехал сюда вместе с женой. Вот наша история с Натальей, моей коллегой, в подвале, – это настоящая история их жизни, жизни их детей. Действительно, сюда ехали многие. И ехали искренне: они были коммунистами – людьми, очень заряженными идеей, которые строили новый мир. То, что есть сейчас в Кемерово и вообще в нашей стране, это во многом заслуга интернационального Содружества рабочих. Конечно, судьба Дика и его семьи очень сложная, тяжелая. Человек он был молодой, в 1924 году они с женой приехали сюда, а в 1937 году он уже был расстрелян. Прожил совсем немного, но сделано было очень многое, и, как мне кажется, его путь может служить образцом неким для молодых людей, которые будут ходить на наш спектакль.

– А вы как видите свою задачу в спектакле?

– Вопрос сложный. Когда мы работали над постановкой, хотелось попытаться донести заряженность, идею этих людей, что ехали сюда, несмотря на тяжелейшие условия. Будучи образованными людьми, с профессией, в Европе они могли жить спокойно. Но нет, не сиделось им, зачем-то сюда ехали, жертвовали собой в прямом смысле этого слова. Мы пытались вникнуть в жизнь этих людей. В основе спектакля пьеса, которую написал местный драматург, но большая часть – это документы, реальные дневники жителей колонии. Музей «Красная Горка» предоставил нам архивные материалы, и мы все вместе работали над ними, и отдельно каждый актер обдумывал свою историю. Интересный опыт.

– Получилось показать задуманное?

– Возможно, не все, здесь волей-неволей получается, что трудности – на первом плане, но достижения тоже есть, и люди, гуляя по Кемерово, могут их видеть, сейчас уже меньше, но в советское время было видно.

– Вы замечательно играете, не думаете ли тоже куда-то поехать?

– Я в Кемерово родился, вырос, окончил Институт культуры, и пока все идет хорошо. Планирую и дальше в меру своих сил скромных биться, чтобы Кемерово был и в культуре известен. Исторически так сложилось, что Кемерово – действительно рабочий город, а Кемеровская область - индустриально-рабочая, в отличие от Томска, который более студенческий и театральный город. Кемерово, конечно, меньше. Но всё в наших руках! 

– Ездовой спорт – это такое хобби, которое уже становится работой. Зимой мы тренируемся в упряжке, участвуем в соревнованиях в разных городах России. Где мы только не были! А летом дог-трекинг по пересеченной местности со сложным рельефом – это один из видов тренировок, в том числе с туристами. Все мои собаки имеют сертификаты рабочих качеств Российской кинологической федерации.

– Откуда у вас столько собак?

– Хаски – это такая порода, они вообще толпой приходят в нашу жизнь. Первая собака у меня не хаски, она дворняга, метис. Завела ее, чтобы в походы ходить. Я это с самого детства делаю. Раньше каталась на горных лыжах. Получила травму, восстанавливалась, поняла, что кататься так же хорошо, как раньше, не смогу. Но кататься надо же на чем-то? Решила, что тогда должны быть собаки. Поэтому сначала у меня одна собака появилась, потом вторая, третья, четвертая, потом ещё пятеро друг за другом.

Когда первая и вторая собаки появились, мы еще жили в городской квартире. Стало сложно с ними гулять, поэтому решила: нужен частный дом. Быстро решили вопрос с переездом в деревню, понастроили вольеров. Деревня находится рядом с городом Кемерово, мы сюда приезжаем сейчас на выходные. Надеюсь, что у нас в этом году состоится открытие питомника здесь, согласования все прошли. Надеемся, что будем катать туристов, ходить в походы зимой и на упряжках тренироваться одновременно, совмещать приятное с полезным. Ну и показывать хорошие успехи в соревнованиях! В этом году мы выиграли Кубок России по ездовому спорту в среднем весе.

Часть собак, которые задействованы в дог-трекинге, я называю «отделом по работе с детьми и туристами». Есть еще спортивный отдел, который роняет людей, поэтому с ними ходим лишь сами. Бывает, что спортсмены на сборы приезжают, и мы их водим тоже, им выделяются собаки посильнее. У нас все собаки с разным характером, достаточно легко подобрать компаньона.
Инструкторами работают спортсмены Федерации ездового спорта области. Чаще всего водим я и сын Захар. Ему 17 лет, он с 8 лет занимается спортивным туризмом, скалолазанием, участвует в соревнованиях и в упряжках тоже ездит. Из всех инструкторов он самый надежный и опытный.


– У вас есть любимчики или со всеми одинаково общаетесь?

– Они как в детском саду: нельзя кого-то выделять. Люблю всех собак одинаково, требования ко всем тоже одинаковые. И они благодаря этому слушаются. У нас все по расписанию: кормежка, уборка, тренировка, выгул. Общение идет интуитивно, интонациями, мы учим командам только ездовым. Так как питомник находится в деревне, нам городские команды не нужны, не забиваем голову собакам. Но зато они понимают «право-лево-стоять», с ними можно поговорить, как с людьми.

– Дорого ли обходится содержание стольких собак?

– Дорого. Работаю на трех работах, чтобы ездить, куда хочется. Участие в соревнованиях полностью за свой счёт. Много уходит на питание, ветеринарное обслуживание. Но мы же знали, на что шли, рассчитывали свои силы. Зимой катаем, оказываем коммерческие услуги туристам. Хорошо покатали – хорошо покушали. Кормим мясом и должны кормить хорошо, чтобы собаки хорошо работали.  

– Родилась я в Таштагольском районе, в глухой деревушке Анзасс, километров 40 от Таштагола, состоящей всего из пяти домов. Соседи наши уже в возрасте были, семья у меня была большая – семеро детей, и еще пять соседских. Иногда шучу, что у меня в детстве подруг не было, поэтому общалась со всякими поросятами и другими животными. И, можно сказать, выросла на коне: у нас была лошадь, которую звали Красотка – гнедая, со звёздочкой во лбу. Часто рисую Красотку свою и посвятила ей несколько стихов. Конечно, ее уже давно нет, но сколько себя помню, она была со мной в детстве всегда, на ней ездила одна далеко в магазин, на этой же лошади провожала старших братьев и сестёр на учёбу.

Мама неграмотная была – за получение детского пособия с трудом расписывалась, русского языка не знала. И папа тоже почти не знал: все же он успел 2 класса закончить, а мама совсем была неграмотная, потому что время было военное во времена ее детства.
Когда после 9 класса спросила брата, куда мне поступать, он сказал: «Ну ты же родилась в лесу, вот и поступай в лесной техникум». К тому моменту, когда в 8 классе училась, умерла мама, а отец сразу же опять женился. И мы все оказались предоставленными сами себе.

Поехала в техникум в Бийск, и меня там в первый же день обокрали цыгане. Дальше девочки-сокурсницы меня подкармливали. Начала хорошо учиться после 9 класса, старалась учиться, так как поняла, что мне это нужно. А еще после техникума поняла, что мне нравится рисовать. В художественный институт не удалось поступить, проработала мастером леса с лесничим целый год. Но там было скучно, и как-то, услышав, что в Кемерово принимают на курсы художественной росписи, попросилась у лесничего меня отпустить. Он был молодой и с пониманием ко мне отнесся. Отпустил меня учиться, хотя мне надо было еще три года отработать.

Так я поступила в училище на роспись подносов, на год. Мне говорили, что мои подносы отличаются от других, получались такие шорские. Была возможность поехать в Москву учиться дальше. Преподаватели хотели отправить, но по семейным обстоятельствам я осталась: понадобилось забрать из интерната младшего брата, которому тоже некуда было деваться. Мы с ним переехали в Междуреченск, он учился в интернате, я работала. Но однажды узнала, что в Новокузнецком педагогическом университете впервые в истории набирают группу по изучению шорского языка при кафедре шорского языка факультета русского языка и литературы. Было это в 1989 году.
Решила, что знаю язык и смогу поступить. И поступила!

– Как вы начали заниматься сохранением и изучением языка?

– Раньше о шорцах почти ничего не знали, а ведь они такой же народ со своими обычаями, культурой, язык есть свой. Я самая первая в группе начала писать стихи на шорском языке. Однажды наш учитель Андрей Ильич Чудояков, заведующий кафедрой шорского языка и литературы, дал нам задание – выбрать любимого поэта. А книг было мало, мало писали на шорском, тогда решила написать свои стихи на шорском и проанализировать. Думаю, не буду говорить, кто автор, если стихи не понравятся.
Пришла на урок, прочла стихи и стала анализировать. А после учитель спросил: «Хорошие стихи. Чьи?», и тогда я призналась. С тех пор пишу стихи и рассказы.
У меня была такая цель: поскольку мало кто пишет на шорском, хотела помочь студентам, чтобы было больше материала. Изначально такая цель была, а потом поняла, что стих – это что-то шаманское, ночью могу проснуться и писать. Это не просто так сесть и написать, поэтому я очень редко пишу. Еще обрабатывала песни шорские, рассказы немножко.

После института меня приняли в аспирантуру в Новосибирск, где я определилась с темой: «Текстология шорского героического эпоса на примере материалов Надежды Петровны Даренковой (она в 30-ые годы по Шории ездила, собирала фольклор) и Андрея Чудоякова», у которого я училась. По этим материалам написала диссертацию, защитилась и стала собирать фольклор.

Я и сейчас по дальним деревням езжу, записываю сказки, ведь язык шорский исчезает, потому что мы живём в городах сейчас, а бабушки, которые знают язык и песни, уходят из жизни. Исчезает, к сожалению, наша культура. По переписи нас около 12 000. А знающих язык и хорошо владеющих им – около 1 000. Последний действующий сказитель Владимир Львович Нагашев умер в 2007 году, я успела записала с ним диск, всего с ним записала около 20 сказаний. Всего уже это третья или четвертая моя книга со сказаниями, хотя тиражи небольшие.

Если сейчас увижу какую-нибудь бабушку, обязательно ее спрошу, знает ли она что-то из песен или эпосов. Отдельная история записывать эпосы, которые читает сказитель – человек, исполняющий богатырские сказания шорским горловым пением в сопровождении музыкального инструмента (комуса, который изготавливали из кожи и кедра). Сказители могут рассказывать несколько ночей, потому что считается, что днем некогда. Собирались поэтому вечером. Это было как праздник, когда люди приходят в один дом, готовят пельмени, слушают. Сказителя сажали на почетное место, и он исполнял сказание весь вечер и всю ночь. Если не успевал рассказать за одну ночь, то собирались на следующую ночь. Некоторые сказания бывают очень долгими, сказитель рассказывает их несколько ночей, от двух до пяти. Сюжеты обычные: главный герой (богатырь) ведет борьбу против захватчиков. В ранних сказаниях богатырь вел борьбу против Нижнего мира с чудовищами. Иногда встречается тема женитьбы – это важная тема, она есть почти в каждом сказани. Богатырь может ехать за тридевять земель, чтобы сосватать девушку, и на пути у него будет много препятствий. Очень трудно добыть невесту. А еще богатырь (батыр) всегда заступался за народ, за обиженных.

Всем присутствующим было важно дослушать это сказание до конца, потому что в конце сказитель наделял присутствующих удачей богатырской.
Он так и говорил: «Тем, кто стоя слушал мое сказание, а это самое сложное, – полная доля. А тем, кто лежа, то половина доли. А кто спал – это совсем плохо».

– Сколько у вас публикаций? Вы и сами пишете?

– Нет, я только занимаюсь наукой. Статей не так много – около 60. По сказаниям я подготовила большой том по фольклору шорцев для серии, которая называется «Памятники фольклора народов Сибири и Дальнего Востока», куда включены все жанры фольклора, которые есть: сказки, легенды и предания, обрядовая поэзия, камлания. 600 страниц получилось, работала над этим очень долго, больше 10 лет. Почти все записи мои мне пришлось самой расшифровывать. Если что-то плохо записалось, то приходилось ещё раз встречаться, что-то уточнять. Также сама все переводила и готовила статью вступительную научную. Сейчас делаю второй том, посвященный песенной поэзии. И может, обрядовой поэзии немного.

– Вы единственная, кто этим занимается?

– К сожалению, в Шории – да. Я одна этим занимаюсь потому, что проблема есть: нужно очень хорошо знать язык. Сказители иногда сами слов не знают, так как в текстах используются устаревшие слова и архаизмы. Тогда приходится искать в других словарях, у родственных народов – алтайцев, хакасов. На лингвиста можно учиться всем, если это связано с языком, а с фольклором сложнее.
Мне повезло, что родилась в глухой деревушке Анзасс, жила среди дедушек и бабушек, которые очень хорошо знали родной язык. Я вот до школы не знала русского языка. И когда пошла в школу, моя сестра Октябрина заставляла меня выучить, как её зовут по-русски. В школе, в интернате нам запрещали говорить по-шорски, чтобы мы быстрее выучили русский язык.

– Что главное вы хотите донести до приезжающих к вам гостей?

– О шорцах знают мало даже в Кузбассе. И хочется, конечно, это изменить. Через рисунки показываю, что есть такие люди – шорцы, показываю природу Горной Шории.

– Где вы храните свои художественные работы?

– Дома. В Новокузнецке мне дали мастерскую, но я отказалась – далековато и темновато, окна маленькие. Дома рисую прямо на полу. Вначале это были дом, цветы, дети. А когда уже стала учиться на Кафедре шорского языка и больше понимать о своем народе, начала использовать сюжеты сказок и песен.

Иллюстрации к моим книгам многие называют примитивными, такой «арбачаковский стиль». Я ничего против не имею, горжусь этим. Даже в Москве выставлялась в Центральном доме художника. Мне нравится рисовать, потому что наукой уже не очень хочу заниматься. Просто так получилось, что у меня попросили остаться на кафедре.  

– Я бригадир экипажа БелАЗа, и у нас машиной занимается команда из четырех человек. Работаем посменно, все четверо задействованы так, что машина не практически не останавливается. Этот автомобиль предназначен для перемещения горной массы, в основном вскрышных работ. (Вскры́ша – пустая порода, покрывающая залежи полезного ископаемого и вынимаемая при его добыче открытым способом). Для того, чтобы перемещать уголь, существует немного другая марка автомобиля.

Работаю здесь с 1990 года, сам из Кемерово, у меня два сына взрослых, один – студент вуза, второй работает, но не связан с угледобычей.

День начинается у нас рано: в 7:40 сменяем другую бригаду и спускаемся в забой. Сначала один автомобиль стартует, потом второй, и так вся цепочка. Под экскаватором бывает и по 10 автомобилей работают, все успевают съездить. На один этап «загрузка – подъем наверх» уходит примерно 40 минут. За день таких загрузок бывает 15-16, иногда до 20.

– Как вы относитесь к своей работе?

– Я обожаю свою работу. Мне нравится управлять такой махиной уникальной, ее надо беречь, конечно. Но чрезвычайных ситуаций избегаем, потому что здесь трудятся профессионалы. Человек, пришедший со стороны, не сможет управлять БелАЗом. Для этого нужны права специальные – тракторное удостоверение категории «Д» и большой опыт. В целом тут ничего не происходит, из самого интересного – встречи с животными и птицами, которых здесь много обитает, бывает, лису подкармливаем. Кажется, что должно быть немного страшно – такая масса угля грузится. Но для меня это обыденность. 

– Люблю родину. Я с Таштагола, предки мои – охотники, рыбаки. Шорцы всю жизнь охотились и всю жизнь по горам гнали дичь, поэтому все они маленькие, жилистые.
У дедушки зрение отменное было до самой старости. На дичь ходил на шорских лыжах, мог в Шерегеше лежать в квартире и видеть, что творится на горе, допустим, ратрак спускается. Охотился с маленькой мушкой – это наполовину самодельное оружие. Когда оно стреляет, то мех вообще не повреждается. В те времена это было очень важно, поскольку мех продавали, надо было правильно стрелять, иначе пуля может разорвать животное и повредить мех. А дед умел стрелять метко и так четко, что вообще не повреждал меха. Еще он разводил соболей.

Сама я не охочусь, но заказала недавно себе шорские лыжи. У нас живет шорский охотник, делает классные лыжи, «Шана» называются. К ним прилагается весло, которое на конце выглядит как лопата, только зауженное, чтобы охотник мог откапывать что-то из-под снега и держать равновесие при спуске.

– Ваша семья тоже хранит традиции? Какие обряды выполняете?

– У меня прабабушка – травница, прожила 107 лет. К сожалению, сломала тазобедренную кость, а так прожила бы еще больше. Последние лет пять я этим тоже занимаюсь, заготавливаю чаи для близких, выполняю обряды родовые.

Бабушка всю жизнь занималась домом. Ходили семьей на покос и ставили по 38 стогов. Помню, на покосе самая вкусная еда была – это окрошка на родниковой воде, домашний хлеб обязательно с собой брали, огурцы и большие пироги с черёмухой.

Маму всегда заставляю говорить по-шорски. Был такой период, когда шорцев не чтобы притесняли, а как-то по-шорски стыдно было говорить. Сейчас нет, в XXI веке они освоились, с удовольствием общаются, открыты для общения. Так что приезжайте в гости к нам за пределы Шерегеша, обязательно посетите деревню нашу. Очень много красивых деревень, где нет связи и небо звездное. Когда выходите, допустим, в деревенский туалет, и нет света, небо, как будто одеяло, и светлые жучки на нем, и волки далеко-далеко воют.

Увы, в деревнях во многих до сих пор нет света. Недавно, правда, установили солнечные батареи кое-где. Шорцы модные стали: телевизор смотрят, холодильники есть, зимой не приходится где-то в сугробе мясо хранить.

– Вопрос про ваше платье, сами ли делали?

– Платье сценическое, сделано на заказ. «Кендырь» его называют, оно украшено ракушками каури. Казалось бы, откуда ракушки? У нас деревня – поселок Усть-Анзас за Шерегешем. Там проходил Великий шёлковый путь, его ответвления. Раньше шорцы были, прежде всего, кузнецы, а потом уже охотники и рыбаки. И ракушки были для шорцев эквивалентом денег. Давным-давно мы были троеданцами: платили дань джунгарам, киргизам и Российской империи. Горная Шория расположена очень удобно для ближних регионов Алтая и Хакасии. Шорцы были интересны как кузнецы, делали оружие, и джунгары даже брали в плен мастеров. Когда Российская империя в XVII веке полностью освоила Сибирь и нашу Горную Шорию под свое крыло взяла, мы дань платили Борису Годунову: казаками была написана грамота о том, что здесь проживают лесные аборигены, которые куют настолько качественное железо, что с ними на тот момент не мог сравниться никто в России.

Со временем кузнечное дело вытеснено было русскими, поэтому шорцы перешли на охоту. Треть казны царской в то время составляла наша пушнина – из Горной Шории ее в Европу поставляли.

– Вы занимаетесь историей Шории профессионально?

– Это скорее всего возраст: тяга к знаниям, к корням. Любому человеку обязательно нужно иметь связь с предками. Например, девушка никак не может выйти замуж, или парень гулящий, или в семье развод – это значит, у вас в семье в прошлом были какие-то ситуации, нужно их прорабатывать. Если корни крепкие, дерево будет цвести. Любой банкир до десятого поколения всех предков знает, они за ним стоят. А Россия наша много растеряла корней – переселения, раскулачивание. Нужно восстанавливать!

Я люблю природу, изучать людей, мир люблю и жизнь в нашей Горной Шории. Мечтаю по старым монастырям поездить по России. По профессии я строитель-проектировщик, два года по профессии отработала, но мне не понравилось сидеть за компьютером, хотела больше с людьми работать. Потом в туристической компании работала, а сейчас ухожу в другое место – в экомузей Тазгол. Раньше наша культура была никому не интересна, было некое забвение, но после девяностых годов ее стали изучать открыто (одно время даже был запрет на письменность, репрессии по отношению к шорской интеллигенции). Этот небольшой музей, филиал «Томской писаницы», там есть гостиница небольшая, амбары старинные, можно увидеть, как ранее железо выплавляли. Вот туда позвали руководителем, буду развивать его или он закроется. Нужно ехать сохранять культуру.